— Лучше в Бразилию, на Амазонку, — предложил Шурик.

— Хочу в Африку, — дурачась, настаивал Илька.

— «В Африке акулы, — напомнил Генка. — В Африке гориллы… В Африке большие злые крокодилы…»

— В Африке расисты, — серьезно сказал Шурик. — И всякие другие гады. Это вам не крокодилы. С крокодилами еще можно договориться, а как ты договоришься с такими скотами, которые отрезают детям головы и насаживают на штыки?

— Разве с ними надо договариваться? — спросил Генка.

— Все равно. Там и свободные страны есть, — упрямо сказал Илька.

— Есть, — согласился Шурик. — И свободные страны. И рабство. И партизаны. И львы с крокодилами, и пальмы с пирамидами. И много-много туристов.

— Я не к туристам. Я к партизанам сбегу, — пообещал Илька.

— Ой-ой! — сказал Генка.

Илька глянул на него зло и быстро.

— А что скажет мама? — спросил Генка.

— Не дразнись, — вмешался Шурик. — Что за радость довести человека до слез?

— Я не дразнюсь, — серьезно сказал Генка. — Я вспомнил Яшкину мать.

Илька подошел к лодке и поцарапал краску на буквах.

— Не лапай! Сколько раз говорить? — прикрикнул Генка.

— Яшкина мама Владику свитер отдала, — вдруг сказал Илька. — Для Яшки вязала, да не успела. Владику в самый раз. Синий с белыми кубиками.

— Владик взял? — спросил Генка и поежился, как от холодка.

— Ага… Сначала я примерил, но он большой для меня.

— Когда это вы успели?

— А вчера. Когда с мыса вернулись. Шли мимо и зашли…

— Зачем вас к мысу носило? — настороженно спросил Генка.

— Лодку размалевывали. Помнишь ту, старую? Глаза нарисовали, пасть. Будто чудовище на берегу. Еще чешую нарисовать бы.

— Забавно, — заметил Шурик.

— Допрыгаются они, — сказал Генка.

— Не допрыгаемся, — сказал Илька. И прыгнул через лодку.

В середине дня, не заслоняя солнца, опять прошумел пятиминутный ливень. Последние капли еще бились о стекло, а из Соснового тупика уже летел шум футбольного побоища. Генка отодвинул книгу и лениво прислушался. Идти к футболистам без Владика, без Ильки и Шурика не хотелось. Книжка тоже была так себе. Генка зевнул.

Впервые среди суматохи последних дней выдался свободный час, и вот — скучно.

Капли перестали стучать, и вместо них послышался стук в дверь. Торопливый, нервный какой-то. «Нет, не заскучаешь», — машинально подумал Генка и пошел в коридор.

Он очень удивился, когда увидел на пороге Илькину мать. Вместе с ней пришел Иван Сергеевич, но это было не так странно: он заходил и раньше. А Тамара Васильевна пришла впервые.

— Гена, — встревоженно сказала она, — ребята у тебя?

— Илька? Давно уже ушел. И Владик тоже, — сказал Генка, взглянув на Ивана Сергеевича.

— Куда? — спросил тот.

— Я думал, домой. Обедать. Делать пока нечего, лодка сохнет.

— Ну что за отвратительный мальчишка! — с беспомощной досадой сказала Тамара Васильевна. — Я же ему говорила: в час будь дома. Уже без четверти три. Такой дождь, а он даже без рубашки.

— Рубашка в такой дождь как раз и ни к чему, — заметил Иван Сергеевич. — Интересно другое: где их черти носят? Ты не знаешь, Гена?

— Не знаю, — сдержанно ответил Генка, и стало как-то неуютно от знакомого предчувствия близкой опасности. Потому что он знал. По крайней мере догадывался.

— Может, в кино ушли? — спросил он как можно спокойнее.

— Денег у них нет, — возразила Тамара Васильевна. — Я очень боюсь, что они пошли купаться.

— Не бойтесь, — твердо сказал Генка. — Владик без меня купаться не будет и не даст Ильке.

— Где же они тогда?

— Они срочно нужны? — спросил Генка.

— Честно говоря, не очень, — сказал Иван Сергеевич. — Просто нервы не на месте. Ты ведь знаешь…

— Я могу поискать…

— Если не трудно, Гена, пожалуйста, — заговорила Тамара Васильевна. — И если найдешь, пусть оба ко мне идут. Я Ивану Сергеевичу позвоню на работу.

Прежде чем выйти на улицу, Генка заглянул под навес. В углу среди инструментов и красок он не нашел банки с суриком. Сомнений почти не оставалось: Генка помнил Илькин рассказ про размалеванную лодку.

Он выскочил за калитку и торопливо зашагал к реке. Снова жарило солнце, и асфальт высыхал на глазах. Прицепившись к уходящему дождевому облаку, таял розовый обломок радуги. Трое малышей-дошколят с лохматым щенком скакали через лужу и верещали от счастья, когда удавалось перепрыгнуть. Щенок сипло тявкал.

Но все это солнце и веселье пролетало мимо Генки почти незамеченным. Он спешил, спешил на берег.

Чтобы опять не перебираться через ручей, он вышел на обрыв левее мыса и, скользя по глинистой тропинке, почти кубарем скатился к воде.

Мыс закрывал от него лодку. Прижимаясь грудью к камням, Генка по выступам и карнизам обошел мыс над самой водой. Прыгнул на песчаный пятачок. Лодка лежала, устрашающе глядя на Генку круглыми нарисованными глазами величиной с тарелку. Красная пасть лодки-чудовища была насмешливо оскалена.

Один борт оказался приподнят и опирался на обрубок бревна. Из-под лодки торчали Илькины ноги, перемазанные глиной и краской. Генка сначала увидел шевелящуюся ногу, а потом услышал, что под лодкой идет негромкий разговор.

От радости, что ничего не случилось, Генка позабыл разозлиться на беглецов. Прыгнул к лодке, кулаком забарабанил по днищу.

— Эй вы, в тереме! Медведя дожидаетесь?

Илькина нога поспешно втянулась, и появилось его лицо. На лице были разводы краски и нерешительная улыбка.

— Ой, Гена…

Рядом с Илькой высунул голову Владик.

— Гена! Мы здесь дождь пережидали.

— Пора перестать, — сказал Генка. — Дождя давно нет.

— Мы здесь сказки рассказывали, — объяснил Илька.

— Сказки будете родителям рассказывать, — мрачнея, заметил Генка. — Они вас по всему городу ищут.

— Ох… — вполголоса сказал Владик и торопливо выбрался из своего укрытия.

За ним Илька. Генка с усмешкой оглядел перемазанных друзей.

— Ну и хороши вы…

— Искупаться бы, — робко предложил Илька.

— Ну уж дудки! Вас и так дома ждут. И все равно вы краску не смоете, только глину. Нахлобучка так и так будет.

— Думаешь, будет? — с беспокойством спросил Илька.

— Про Владьку не знаю, Иван Сергеевич на работу ушел. А тебе-то уж точно будет, — обнадежил Генка.

Илька задумался.

Генка взглянул на них обоих.

— Как вы сумели так извозиться?

Они не ответили. Молчали и смотрели куда-то вверх. Генку слегка обидело и рассердило это загадочное молчание. Он отвернулся и зашагал к тропинке.

Не посмотрел вверх и не заметил на плоском гранитном выступе красную надпись, видную издалека. Там, под звездой с тремя языками огня, были слова:

ЯШКА ВОРОБЬЕВ

1955 — 1966

…Нахлобучки не было. Тамара Васильевна лишь печально посмотрела на Ильку и сказала:

— Совести у тебя нет ни капельки, — и отвернулась.

Илька засопел.

Владик стоял за ним и переступал босыми ногами. Раскисшие тапочки он бросил в коридоре.

Генка тоже чувствовал себя неловко. Словно виноват был он, а не Илька и Владик.

— Ну, мам… — сипло сказал Илька.

— Не желаю я с тобой разговаривать.

Илька горестно вздохнул и начал оттирать с живота краску.

Тамара Васильевна обернулась:

— Ну, скажи, пожалуйста! Прилично ли ходить по улицам в таком жутком виде?

— Я вымоюсь, — поспешно пообещал Илька.

— Воображаю! Нет уж, ласточка, на этот раз за тебя я сама возьмусь. Здесь нужен бензин и железная терка… Боже мой, Владик! И ты? У вас было соревнование по прыжкам в краску? Или в лужу? Кто победитель?

— Понимаете, Тамара Васильевна, — нерешительно произнес Владик, — такой дождь.

— Понимаю, — сказала Илькина мама. — Дождь из масляной краски и глины. — Она приняла решительный вид. — Оба в ванну. Сию же минуту и без всяких разговоров. Быстро, быстро!

— Ну, ма… — воспротивился Илька и растопырил локти.

— Никаких «ма». Владик…

Владик вздохнул, ухватил Ильку за плечо и легким подзатыльником направил к ванной. Потом, у двери, виновато улыбнулся Генке: «Что поделаешь…»